Бертран Дюшофур о запахе пара, диктате маркетинга и свободе парфюмера

Первое впечатление от Дюшофура, оно же главное. То есть оставшееся после того, как отшелушились всякие детали. Так вот, Бертран Дюшофур показался мне совершеннейшим поэтом. Все эти ингредиенты, входящие в состав его ароматов – тубероза, розовый перец, нероли, кожа, роза, роза, роза – он их перечислял почти в рифму, ну, белым стихом уж точно, и про каждый готов был произнести четверостишие как минимум. Когда мы разговаривали, он загорался, отвечая на вопрос, который казался ему интересным, и затухал, когда вопрос относился к разряду тех, на которые он отвечал уже сто раз. И как истинный поэт, Дюшофур спел мне оду о свободе.

Да он и выглядит, как поэт, по-моему. В Переделкино смотрелся бы очень органично.

Как знают многие пользователи facebook, Дюшофур прибыл в Москву из Парижа на презентацию аромата Sartorial, который он сделал для Penhaligon’s, и отколол номер сразу по прибытии. Он приземлился в Шереметьево (в связи с поздним вылетом борта из Парижа – на два часа позже положенного), получил багаж, взял такси и поехал в Mariott-Avrora. Встречающая сторона, не успевшая к тому моменту, когда Дюшофур выкатывался со своим чемоданчиком из стеклянных дверей, металась по аэропорту и по громкой связи умоляла месье отозваться, а месье уже ехал себе в отель. Как он мне сказал, он не испытывал в эти минуты ни малейшего беспокойства и был в полном порядке: ведь его рейс опоздал, и он не знал, на что рассчитывать. И решил рассчитывать на самого себя и никого не грузить – так вернее. А телефон у него не работал, ага – он его как выключил в самолете, так и забыл про него.

Естественно, первое, о чем я его спросила:

— Вы терпеть не можете ждать?

— Ненавижу, да. Это какое-то глупое занятие. Особенно глупо ждать, когда сам уже опоздал. И в ожидании всегда есть какая-то зависимость.

— А зависимость – вторая по счету вещь, которую вы терпеть не можете?

— Первая. Я всегда с ней с трудом мирился. Ну, вы наверное, знаете. Я с трудом с ней мирился, когда работал в Florasynth, потом с трудом с ней мирился, когда работал в Symrise… Мирился-мирился – и не смирился.

— А что в этих мощных фабриках по придумыванию ароматов вас так угнетало?

— Ну… Давайте скажем так, я сам им был как заноза. У них есть заказ от какого-нибудь большого дома, есть бюджет, есть уже даже название аромата! Есть флакон – ну, или над флаконом кто-то еще ломает голову, но заказчики уже точно знают, кто будет покупать этот аромат. Точнее, они хотят, чтобы я сделал его таким, чтобы его покупали как можно больше людей. В общем, у них уже все есть. Дело за сущим пустяком – за самим ароматом. Я должен его соорудить. Я даже не должен сам лично все делать – у меня есть ассистент, он все смастерит. Я должен просто набросать эскиз. Отличная работа. А я все капризничал, чего-то такое требовал…

— И что же вы требовали?

— Мне все время хотелось придумать что-то, что меня самого бы заводило. Добавить каких-то «лишних» ингредиентов. И они, как назло, оказывались дорогостоящими. И получалось, что этот аромат будет стоить уже не 50-60 евро, а 150. А значит, его не будут покупать все подряд. И в этот момент интерес заказчика к этому аромату мгновенно уменьшался. А мой интерес, как раз наоборот, возрастал. И этот gap становился все больше и больше. А тут как раз наступил кризис 2008-го года, и мы с Symrise решили расстаться друзьями. Они, по-моему, вздохнули с облегчением.

— А вы?

— А я основал собственную маленькую парфюмерную компанию – Bertran Duchaufour Concept. Так что уже целых три года я сам себе парфюмер. Потерял в деньгах, приобрел в свободе. Не спрашиваете, грущу ли я о деньгах. Но жена моя пока все еще работает в одной из крупных корпораций. Осуществляет связь между парфюмерами, заказчиками и тем, что, по данным маркетинга, хочет покупать народ. На полную семейную независимость я пока не заработал, но планирую.

— С вашей точки зрения, большие корпорации в принципе не способны делать интересные ароматы?

— Они просто не ставят перед собой таких задач. Они ставят задачу заработать деньги. Они стараются быть любимыми всеми. Достойная цель, но мне это скучно. Если ты делаешь что-то оригинальное – наивно рассчитывать, чтобы тебя любили все. И вообще, зачем лично мне, чтобы меня любили все?! Вот вам понравился Sartorial, а вы понравились мне – и довольно.

— Прибежище парфюмеров и парфюмерии как искусства – нишевая парфюмерия?

— Сейчас – да. Я с радостью работаю для Penhaligon’s, для L’Artisan Parfumer. Это, кстати, не независимые компании, они имеют общего хозяина, но он не стремится с их помощью заработать миллионы. Они не ограничивают меня и дают возможность экспериментировать с дорогими ингредиентами. И, кстати, когда я работаю как независимый парфюмер, я сам к себе более требователен и строг. Когда у меня нет задачи вписаться в бюджет, я могу сконцентрироваться на чем-то более интересном. Вот, например, на том, как передать запах пара от утюга, как в случае с Sartorial. Я трижды заглядывал в ателье на Savile Row, все старался понять, чем можно передать эту смесь – старое дерево, горячая шерсть и пар от утюга.

— Вы сами будете носить Sartоrial?

— Нет. Я вообще никогда не ношу ароматы, которые сделал. Я все время ищу новые. Я все время меняюсь, я должен двигаться. Стоит привязаться к старому аромату – никогда не придумаешь новый. Так и будешь создавать вариации на старую любимую тему.

— А какие вам в принципе нравятся?

— Invasion Barbare, его выпустила компания MDCI, парфюмер – Cтефани Бакош. И еще мне довольно часто нравится то, что делает Польж.

— Вы согласны, что существует мода на ингредиенты? Вот сейчас все хотят «какой-нибудь уд» или «что-нибудь с туберозой»…

— Мода на все существует, конечно. А уд и тубероза – да, сейчас любимые. С ними интересно играть. Они очень меняются от аранжировки. Можно такой аромат с туберозой сделать – никто не сможет его носить. Я своей последней туберозой, Nuit de Tubereuse, для L’Аrtisan Parfumer очень горжусь. Это не коммерческий запах, но его легко носить. А уд давно витал в воздухе. Я делал с удом ароматы для CDG, для Amouage, для L’Аrtisan Parfumer. Последним тоже горжусь: я обставил его ветивером, пачулями, очень острым кардамоном. Получился провокационный запах, хороший.

— У парфюмерии есть будущее? Или лучшее, что она может сделать – это вернуться в прошлое, когда создавались великие ароматы?

— Отличный вопрос, я как раз сам над этим сейчас ломаю голову. Мне хочется верить, что будущее есть. Но чтобы его создать, надо как следует погрузиться в прошлое и изучить его. Это как с современным искусством – я за современных художников, если только они знают, кто такие Ренуар и Монэ. И вообще умеют рисовать.

— Вас вдохновляет искусство?

— Да, но в основном – примитивное. Почему-то я его очень люблю.

— А как вы расслабляетесь, когда сочиняете новый аромат?

— Занимаюсь тай-чи. Отлично прочищает мозги.

— Какие запахи в природе вы считаете совершенными?

— Запах свежей земли, свежих огурцов и свежего снега. С последним в Париже напряженно, вам тут гораздо больше повезло.